Пушкинъ вздохнулъ полной грудью, вырвавшись изъ Михайловскаго. Онъ съ наслажденіемъ отдался своему прежнему образу жизни, посЪщая вечера, знакомыхъ, литературные кружки и театры. ВЪсть объ его освобожденіи была радостно принята публикой, конечно, той публикой, которая читала. Его вездЪ принимали восторженно, сь открытыми объятіями. Первое время поэтъ проводилъ въ МосквЪ, только что отвеселившейся на коронаціи. Въ литературныхъ кружкахъ Пушкинъ былъ желаннымъ, дорогимъ гостемь; онъ читалъ въ этихъ кружкахъ свои произведенія, приводилъ ими въ восторгъ молодежь и вызывалъ такой горячій подъемъ воодушевленія, какого до тЪхъ поръ не бывало вь литературЪ.
Однако Пушкнну вскорЪ съ горечью пришлось убЪдиться, что свобода его скорЪе призрачная, чЪмь дЪйствительная. За нимъ слЪдили, его подстерегали. Шумный его успЪхъ въ московскомъ обществЪ создалъ ему сильнаго врага въ лицЪ могущественнаго гр. Бенкендорфа. Тщетно ждалъ Бенкендорфъ визита отъ поэта, и, не дождавшись его, написалъ ему ядовитое письмо:
"Я ожыдалъ прiезда вашего», — писалъ ему Бенкендорфъ: — «чтобы обьявить вамъ Высочайшую волю по просьбЪ вашей, но, отправляясь теперь въ Петербургъ, и не надЪясь видЪть васъ здЪсь, честь имЪю увЪдомить, что Государь Императоръ не только не запрещаетъ пріЪзда вашего въ столицу, но предоставляетъ совершенно на вашу волю... Сочиненій вашихъ никто разсматривать не будетъ: на нихь нЪть никакой цензуры. Государь Императоръ самъ будетъ и первымъ цЪнителемъ произведеній вашихъ, и цензоромъ».
Пушкинъ быль въ восхищеніи отъ этого письма, которое мы привели въ сокращеніи, и не усмотрЪлъ въ немъ ядовитыхъ намековъ на то, что поэтъ не сдЪлалъ ему визіта. Но гр. Бенкендорфъ не дремалъ и вскорЪ прислаль ему новое письмо, адресованное въ с. Михайловское, куда Пушкннъ, "ночуя риФмы", уЪхалъ работать и отдыхать отъ московскихъ овацій.
Зто письмо было уже гораздо яснЪе и строже. Ссылаясь на своё предыдущее письмо, въ которомъ Бенкендорфь предписывалъ Пушкину всЪ его сочиненія до напечатанія и распросираненія ихъ въ рукописяхъ представлятъ ему для передачи государю, онъ пишетъ: «нынЪ доходятъ до меня свЪдЪнiя что вы изволили читать въ нЪкоторыхъ обществахъ сочиненную вами вновь трагедію. Это меня побуждаетъ васъ покорнЪйше просить объ увЪдомленіи меня: справедливо ли такое извЪстіе или нЪтъ?»
Письмо это произвело на Пушкина тяжелое впечатлЪніе: онъ, наконецъ, почувствовалъ въ тонЪ его угрозу, а въ авторЪ его - своего врага.
Онъ послалъ Бенкендорфу извинительное письмо и сознался, что имЪлъ неосторожность читать въ МосквЪ свою трагедiю, но не изъ ослушанiя Высочайшей воли, а только потому, что худо понялъ эту волю. Онъ приложилъ къ письму и трагедiю. ЗатЪм гр. Бенкендорфъ потребовалъ и остальныя произведенiя, назначенныя къ печати.
Въ 1827 г. возгорЪлось дЪло о стихотвореніи «Андрей Шенье». Стихотвореніе это, написанное въ началЪ 1825 г., было разсмотрЪно цензурой 8-го октября того же года, т.е. за два мЪсяца до 14-го декабря и разрЪшено за исключеніемъ изъ него 44 стиховъ. Именно этотъ отрывокъ въ 44 стиха распространился въ спискахъ по МосквЪ. ДЪло тянулось два года. Пушкина измучили допросами.
Легко представить себЪ душевное состояніе поэта, переживавшаго это тяжелое время. Но творческія силы не покидали его. Въ 1828 г. онъ менЪе, чЪмъ въ мЪсяцъ, написалъ, «Полтаву». «Гадкая проза жизни» начинала серьезно тяготить поэта, что онъ и выражаетъ въ письмЪ П.А. Осиповой:
—"НелЪпость и глупость обЪихъ нашихъ столицъ равносильна, хотя и различна, и такъ какъ я стараюсь быть безпристрастнымъ, то, если бы предоставленъ мнЪ былъ выборъ между обоими городами,— я избралъ бы Тригорское, подобно Арлекину, который на вопросъ, что онъ предпочитаетъ — быть колесованнымъ или повЪшеннымъ—отвЪчалъ: я предпочитаю молочный супъ".
Но эти проблески веселости становятся все рЪже и рЪже. Душа поэта изнываеть; онъ не знаетъ, что съ собой дЬлать: просится въ дЪйствующую армію въ началЪ турецкой войны, просится за границу. Душевная его тоска отражается на его творчествЪ, и скорбной, печальной нотой звучить вь его лирическихъ произведеніяхъ этого періода.
Характеръ Пушкина круто мЪняется. Подобно тому, какъ въ немъ произошелъ рЪзкій переломъ въ семилЪтнемъ возрастЪ, такъ и теперь совершается второй переломъ. Когда-то необыкновенно живой и страстный любитель развлеченій, Пушкинъ становится угрюмымъ, цЪлые дни проводитъ лежа на диванЪ, ни съ кЪмъ не говоря, молча куря трубку.
 |
1 2 3 4 5 |  |
