|
|
Къ этому времени присоединились и другія непріятности.
Въ то время ходила въ обществЪ по рукамъ эпиграмма: «Въ академіи наукъ, засЪдаетъ князь Дундукъ»...
Новый министръ народнаго просвЪщенія гр. Уваров встрЪтилъ у Карамзиныхъ Пушкина, которому молва приписывала эту эпиграмму.
Министръ сказалъ поэту:
— Вы роняете свой талантъ, позволяя себЪ осмЪивать почтенныхъ и заслуженныхъ людей такими эпиграммами.
Пушкинъ вскипЪлъ и отвЪтилъ ему:
— Какое право имЪете вы делать мнЪ выговоръ, когда не смЪете утверждать, что это мои стихи?
— Но всЪ говорятъ, что ваши! —возразилъ Уваровъ.
— Мало ли что говорятъ! А я вамъ вотъ что скажу: я на васъ напишу стихи и напечатаю ихъ съ моею подписью.
И дЪйствительно, когда вскорЪ послЪ этого разговора Уваровъ захворалъ, а наслЪдники его поторопились опечатать его имущество, въ надежтЪ, что онъ умретъ, между тЪмъ какъ министръ неожиданно выздоровЪлъ, Пушкинъ написалъ стихотвореніе «На выздоровленіе Лукулла», которое и было напечатано въ Московскомъ НаблюдателЪ.
Эта выходка принесла много непріятностей поэту. Въ рЪзультатЪ получился вызовъ къ Бенкендорфу и объясненiе передъ нимъ, о которомъ разсказываль самъ Пушкинъ. Приводимъ этотъ разсказъ въ извлеченіи.
«Вхожу. Графъ съ серъезной, даже со строгой миной, впрочемъ, учтиво отвЪтилъ на мой поклонъ, пригласилъ меня сЪсть у стола vis-a'-vis.
«— Александръ СергЪевичъ! Я обязанъ сообщитъ вамъ непріятное и щекотливое дЪло по поводу вотъ этихъ вашихъ стиховъ. Хотя вы и назвали ихъ Лукулломъ и переводомъ съ латинскаго... но все русское общество въ наше время настолько просвЪщено, что умЪетъ читать между строкъ...
« — Совершенно согласенъ и радуюсъ за развитіе общества. Но позволъте узнатъ, кто эта жалкая особа, которую вы узнали въ моей сатирЪ?»
« - Не я узналъ, а Уваровъ самъ себя узналъ и просилъ обо всемъ доложить государю. И даже то, какъ вы сказали ему, что напишете на него стихи и подпишетесъ подъ ними.
« — Сказалъ и теперъ не отпираюсь... Только именно эти-то стихи я написалъ не на него.
« – А на кого же?»
« - На васъ.»
«Бенкендорфъ, вътаращивъ на меня глаза, вскрикнулъ:»
« – Что?! На меня?»
«А я, заранЪе восхищаясъ развязкой... три раза оборачиваясь кь нему лицомъ, повторялъ:»
« – На васъ, на васъ, на васъ!»
Тутъ ужъ Александръ Христофоровичъ, во всемъ величіи власти громовержцемъ поднимаясь съ кресла, схватилъ журналъ и, подойдя ко мнЪ, дрожащей отъ злобы рукой тыкая на извЪстныя мЪста стиховъ, сказалъ:
« — Однако, послушайте, сочинителъ! Что-жъ это такое? Какой-то пройдоха наслЪдникъ...
(читаетъ)
«Теперь ужъ у велъможъ не стану нянъчить ребятишекъ...»
Ну, это ничего. (продолжаетъ читать):
«Теперь мнЪ честность-трынъ-трава. жену обманывать не буду!..»
Ну, и это ничего, вздоръ!.. но вот ужасное, непозволительное мЪсто:
« И воровать уже за буду казенныя дрова».
А, что вы на это скажете?»
« Скажу только, что вы не узнаете себя въ этой колкости.»
« Да развЪ я воровалъ казенныя дрова?»
« — Такъ, стало-бытъ, Уваровъ воровалъ, когда подобную улику принялъ на себя!»
«Бенкендорфъ понялъ силлогизмъ, сердито улыбнулся и промычалъ:
«— Гм! Да!.. Самъ виновать...»
«– Вы такъ и доложите государю. А за симъ имЪю честь кланятъся вашему сиятельству».
 |
1 2 3 4 5 |  |
