глава 6
Положеніе Пушкина было тяжелымъ, и бракъ не принесъ ему успокоенія, котораго онъ такъ жаждалъ, чтобы всецЪло посвятить себя своимъ трудамъ.
Жена его была признанная красавица— la beaute' romantique — какъ ее называли въ свЪтЪ. Одна изъ великосвЪтскихъ дамъ-иностранокъ выразиласъ въ своемъ письмЪ о женЪ Пушкина такъ:
«она прекрасное созданiе; но это меланхолическое и тихое выраженіе, похожее на предчувствiе несчастия!»
Конечно эта beaute' romantique должна, была силъно волноватъ воображеніе такого поклонника красоты, какимъ былъ Пушкинъ. Увлеченіе его было сначала только увлеченіем художника, созерцающаго «чистЪйшей прелести чистЪйший образецъ». Онъ писалъ своей невЪстЪ въ альбомъ
Все въ ней гармонія, все диво, Все выше міра и страстей: Она покоится стыдливо Въ красЪ торжественной своей; Она кругомъ себя взираетъ: Ей нЪтъ соперницъ, нЬтъ подруг. Красавицъ нашихъ блЪдный кругъ Въ ея сіяньЪ исчезаетъ. Куда бы ты ни поспЪшалъ, Хоть на любовное свиданье, Какое-бы въ сердцЪ ни питалъ Ты сокровенное мечтанье, — Но, встрЪтясь съ ней, смущенный, ты Вдругъ остановишься невольно, БлагоговЪя богомольно Передъ святыней красоты. |
Но вскорЪ горячая человЪческая страсть овладЪла Пушкиньмъ. И эта страстъ буквально сжигала его.
Любила ли его Наталія Николаевна? На этоть вопросъ скорЪе можно отвЪчатъ утвердительно, какъ можно отвЪтить отрицательно на другой вопросъ — понимала ли она его? По крайней мЪрЪ, въ перепискЪ съ женою, Пушкинъ говоритъ обо всемъ, кромЪ того, что составляло весь смыслъ его жизни о своихъ литературныхъ работахь и планахъ. Онъ какъ будто конфузился писатъ и говорить объ этомъ, точно боится довЪритъ святая святыхъ своей души женщинЪ, которая врядъ ли иметь его.
Такимъ образомъ, высшая сторона жизни, сторона духовная, оставалась у Пушкина неудовлетворенною, и въ своей семейной жизни онъ долженъ былъ чувствовать страшное душевное одиночество.
КромЪ того несомнЪнно, что ревностъ должна была мучитъ его, несмотря на то, что онъ былъ увЪренъ въ женЪ, воспитанной въ принципахъ благочестія и добродЪтели; но онъ зналъ пустоту и ничтожество всЪхъ этиxъ свЪтскихъ ухаживателей и донъ-жуановъ. Онъ боялся не измЪны со стороны жены, а скорЪе злословія, сплетенъ, грязныхъ и пошлыхъ намековъ представнтелей того общества, въ которомъ онъ вращался, и которое, къ тому же, было недоброжелателъно кь нему настроено. Онъ былъ правъ, какъ показываетъ исторія его кончины.
Въ его письмахъ къ женЪ звучитъ тревожная нотка:
«Смотри, женка. Того и гляди избалуешься безъ меня,
забудешъ меня - искокетничаешься. Одна надежда на Бога,
да, на тетку. Авось сохранятъ тебя отъ искушеній разсЪянности»... «Кокетничатъ я тебЪ не мЪшаю, но требую отъ тебя холодности, благопристойности, важности – не говорю уже о безпорочности поведенія, которое относится не къ тону, а къ чему-то уже важнЪйшему»... «Вчера получилъ отъ тебя два письма, но я хочу немножко тебя пожурить. Ты, кажется, не путемъ искокетничаласъ. Смотри, не даромъ кокетство не въ модЪ и почитается признакомъ дурного тона. Въ немъ толку мало... вотъ тебЪ вся тайна кокетства. Было бы корыто, а свиньи будутъ. Къ чему тебЪ принимать мужчинъ, которые за тобой ухаживаютъ? Не знаешь, на кого нападешь.Прочти басню Л. Измайлова, о ФомЪ и КузьмЪ. Фома накормилъ Кузъму икрой и селедкой. Кузьма сталъ просить питъ, а Фома не далъ, Кузыма и прибылъ Фому, какъ каналью. Изъ этого поэтъ выводитъ слЪдующее нравоученіе: красавицы! не кормите селедкой, если не хотите питъ давать; не то можете наскочить на Кузъму. Видишъ ли! Прошу, чтобы у меня не было этихъ академическихъ завтраковъ. Теперъ, мой ангелъ, цЪлую тебя какъ ни въ чемъ не бывало, и благодарю за то, что ты подробно и откровенно описываешъ мнЪ свою безпутную жизнь... Я нс ревнивъ, да и знаю, что ты во все тяжкое не пустишься; но ты знаешъ, какь я не люблю все, что пахнетъ московскою барышнею, все, что не comme il faut, все, что vulgar»...
«Женка, женка! Я 'Ьзжу по большимъ дорогамъ, живу по три мЪсяца въ степной глуши, останавливаюсь въ пакостной МосквЪ, которую ненавижу — для чего? — для тебя, женка, чтобъ ты была спокойна и блистала себЪ на здоровье, какъ прилично въ твои лЪта и съ твосй красотой.
Побереги же и ты меня. Къ хлопотамъ, неразлучнымъ съ жизнію мужчины, не прибавляй безпокойствъ семейственныхъ, ревности etc. etc.».
Въ своихъ воспоминаніяхъ о ПушкинЪ, гр. Соллогубъ старается выяснить, въ чемъ, именно, заключалось несчастіе поэта.
«Въ сущности Пушкинъ былъ до крайности несчастливъ»,– говоритъ онъ, «и главное его несчастіе заключалось въ томъ, что онъ жилъ въ ПетербургЪ и жилъ свЪтской жизнью, его убившей. Пушкинъ находился въ средЪ, надъ которой не могъ не чувствовать своего превосходства, а между тЪмъ въ то же время чувствовалъ себя почти постоянно, униженнымъ и по достатку, н по значенiю въ аристократической сферЪ, къ которой онъ имЪлъ какое-то непостижимое пристратiе. Наше общество такъ еще устроено, что величайшій xудожникъ безъ чина становится въ офиціальномъ мірЪ ниже послЪднего писаря. Когда при разъЪздахъ кричали —Карету Пушкина! — Какого Пушкина? – Сочинителя! Пушкинъ обижался, конечно, не за названіе, а за то пренебреженiе, которое оказывалось названію»
А денежныя затрудненія все продолжались. Онъ очень раз считывалъ поправить свои дЪла работами по исторіи. Онъ задался цЪлью написать исторію Петра I, котораго ставилъ такъ высоко. Плодомъ его историческихъ работъ были «Дубровскiй», «Капитанская дочка», «МЪдный Всадникъ» и «Арапъ Петра Великаго». Но денежные расчеты его не оправдывались, и приходилось прибЪгать къ заимамъ, въ особенности послЪ пожалованья поэта въ камерь-юнкеры, когда ему пришлось бывать при дворЪ и вывозить на придворные балы жену.
Пожалованье придворнымъ званiемъ причинило ему также не мало непріятностей. Онъ писалъ по этому поводу: «Великій князь намедни поздравилъ меня въ театрЪ. «ПокорнЪйше благодарю ваше высочество: до сихъ поръ всЪ надо мной смЪялись: вы первый меня поздравили».
Самолюбіе поэта страшно страдало, что и видно изъ его замЪтокъ. Въ одной изъ нихъ, въ которой онъ жаловался на свое камеръ-юнкерство, онъ вписалъ слЪдующую фразу:
«Баронъ д'Антесъ и маркизъ де Пина, два Шуана, будуть приняты въ гвардію прямо офицерами. Гвардія ропщетъ.»
Думалъ ли онъ тогда, что это имя Дантеса сдЪлается роковымъ для него именем!
 |
1 2 3 4 5 |  |
