Последовалъ вызовъ Дантеса.
Въ 4 часа пополудни 27-го января 1837 г. за Черной рЪчкой, близъ комендантской дачи, состоялась дуэль. Противники прiЪхали одновременно: Пушкинъ с подполковникомъ К. К. Данзасомъ, Дантесъ съ виконтомъ д'Аршiакомъ. Въ саженяхъ полутораста отъ дачи выбрали площадку, окруженную густымъ кустарникомъ, скрывавшимъ присутствовавшихъ отъ постороннихъ глазъ. Утоптали ногами снЪгъ, выровняли мЪсто и вызвали противниковъ.
Было очень холодно – свыше 15 градусовъ и, кромЪ того, дулъ рЪзкiй вЪтеръ. Пушкинъ былъ закутанъ въ медвЪжью шубу, все время молчалъ, былъ спокоенъ, но иногда выражалъ признаки нетерпенiя.
Данзасъ спросилъ его:
– Находишь ли удобнымъ выбранное нами мЪсто?
Пушкинъ отвЪтйлъ:
— Ca m'est fort e'gal, seulement ta^chez de
faire tout cela plus vite. (МyЪ все равно, но нельзя-ли все это сдЪлать поскорЪй).
Секунданты отмЪрили шаги, отмЪтили барьеры шинелями и стали заряжать
пистолеты. Пушкинь не могъ сдержать своего нетерпЪнія:
— Eh bien! est-ce fini? (Ну, готово-ли?)—обратился онъ къ Данзасу.
Когда все было готово, Данзасъ махнулъ шляпой.
Пушкинъ первымъ подошелъ къ барьеру и остановился, наводя пистолетъ. Но Дантесъ, не дойдя до барьера одного шага, выстрЪлилъ.
Пушкинъ упалъ.
— Je cris que j'ai la cuis'e fracasse'e. (Кажется у меня раздроблено бедро),—сказалъ онъ.
Секунданты кинулись къ нему, но Пушкинъ удержалъ Данзаса словами:
— Attendez! Je me sens assez de force pour tirer mon coup.
(Подожди! У меня хватитъ силъ, чтобы стрЬлять).
Дантесъ ждалъ у барьера, прикрывъ грудь правой рукой.
Падая на снЪгъ, Пушкинъ выронилъ изъ рукъ пистолетъ и Данзасъ подалъ ему другой.
Кн. П. А. Вяземскій такъ разсказываетъ о послЪдовавшей сценЪ:
«Опираясь лЪвой рукой въ землю, Пушкинъ сталъ прицЪливаться въ Дантеса и твердою рукою выстрелилъ. Пушкинъ кинулъ вверхъ свой пистолетъ и вскрикнулъ: браво! ПослЪ, когда оба противника лежали каждый на своемъ мЪсте, Пушкинъ спросилъ д'Аршіака:
«— Est-il tue'? (Убитъ ли онъ?)"
– Non, mais il est blesse' au bras et a' la poitrine. (НЪтъ, но онъ раненъ вь руку и грудь).
— C'est singulier: j'avais cru que cela m'aurait fait plaisir de le tuer; mais je sens que non. (Страно, я думалъ, что мнЪ доставитъ удовольствіе убить его; но теперь вижу, что—нЪтъ).«Д'Аршіакъ хотЪлъ сказать нЪсколько мировыхъ словъ, но Пушкинъ не даль ему времени продолжать.
« – Au reste, c'est e'gal; si nous nous retablissons tous les deux, ce sera a' recommencer». (Впрочемъ, все равно, если мы оба поправимся, то придется начать снова).
Рана Дантеса была не опасна, но Пушкинъ былъ раненъ вь животъ. Карета Дантеса привезла Пушкина вь его квартиру на МойкЪ, въ домЬ князя Волконскаго. Было уже около 6 ч. вечера.
— Грустно тебЪ меня нести? — спросилъ Пушкинъ у камердинера.
Его внесли въ кабинетъ. Онъ велЪль подать себЪ чистое бЪлье, раздЪлся и легъ. Жена его хотЪла войти, но онъ закричалъ.
– N'entrez pas; il y a do monde chez moi. (Не входи, я не одинъ).
Потомъ, когда она вошла, онъ сказалъ ей:
— Какъ я счастливъ! Я еще живъ и ты возлЪ меня! Будь покойна! Ты не виновата; я знаю, чю ты не виновата...
Между тЬмъ прибылъ докторъ Шольцъ, котораго Пушкинъ, оставшись наединЪ, просилъ сказать правду.
— Не могу отъ васъ скрыть — вы въ опасности, – отвЪтилъ тотъ.
– Скажите лучше, умираю.
— Считаю долгомъ не скрывать и того.
– Je vous remercie, vous avez agi en ho.nne^te homme envers moi. Il faut que j'arrange ma maison . (Благодарю васъ, вы поступили, какъ честный человЪкъ. Я долженъ устроить свои дЪла).
ПріЪхавшій докторъ Арендтъ, осмотрЪвъ его и уЪзжая, сказаль, что отправляется кь государю.
— Скажите ему, что умираю, - проговорилъ Пушкинъ. — и прошу у него прощенія за себя и за Данзаса. Между тЪмъ къ Пушкину собрались друзья, между которыхъ былъ и Жуковскій.
Ночью пріЪхалъ Арендтъ и привезъ Пушкину собственноручную записку государя, написанную карандашомъ: «Если Богъ не приведетъ намъ свидЪться въ здЪшнемь свЪтЪ, посылаю тебЪ мое прощеніе и послЪдній совЬтъ: умереть христіаниномъ. О женЪ и дЪтяхъ не безпокойся: я ихъ беру на свои руки ».
— Скажите государю,—отвЪтилъ тронутый Пушкинъ: - что жалЪю о потери жизни, потому что не могу изъявить ему благодарность, что я быль бы весь его.
Священникь причасіиль его. Пушкинъ не хотЪлъ выдавать своихъ страданій при женЪ и крЪпился, а когда она выходила, стоналъ отъ боли и повторялъ: — «БЪдная жена! бЪдная жена!»
Страданія поэта ддилнсь два дня. Мученія его были ужасны, и терпЪніе его замЪчательно. Арендтъ не могъ придти въ себя отъ изумленія. Ночь на 28-е января была мучительна. Жуковскій пріЪхалъ съ новыми словами утЪшенія отъ государя. Пушкинъ поднялъ руки и сказалъ:
Вотъ какь я утЪшенъ! Скажи Государю, что я желаю ему долгаго, долгаго царствованія, что я желаю ему счастія въ его сынЪ, что я желаю ему счастія въ его Россіи.
У подъЪзда Пушкина была положительная давка. ВсЪ хотЪли его видЪть, но къ нему допускали лишь самыхъ близкихъ знакомыхъ. Умирающiй спрашивалъ, кто былъ у него въ домЪ, и говорилъ:
— МнЪ было бьі пріятно видЪть ихъ всЪхъ, но у меня нЪтъ силы говорить съ ними.
Онъ постоянно щупалъ свой пульсъ и говорилъ:
– Вотъ смерть идетъ!
Данзасъ спросилъ его, не поручитъ ли онъ что-либо передать Гекеркну, вь случаЪ смерти. И Пушкинъ отвЪтиль ему:
— Требую, чтобы ты не мстилъ за мою смерть; прощаю ему и хочу умереть христіаниномъ...
Въ два часа пополудни 29-го января Пушкину стало вдругъ хуже. Пришла жена, опустилась на колЪни у изголовья, и прижалась лицомъ къ его лицу. Пушкинъ погладилъ ее по головЪ и проговорилъ: — «Ну, ну, ничего! Сдава Богу, все хорошо, поди».
Вотъ какъ Жуковскій описываетъ его послЪднія минуты:
«Онъ подалъ руку Далю и, пожимая ее, проговориль: «ну подымай же меня, пойдемъ, да выше, выше... ну пойдемъ!"
Но, очнувшись, онъ сказалъ: — «мнЪ-было, пригрезилось, что я съ тобой лЪзу вверхъ по этимъ книгамъ и полкамь! высоко!.. и голова закружилась».
Немного погодя, онъ опять, не раскрывая глазъ, сталъ искать Далеву руку и, потянувъ ее сказалъ: — «ну, пойдемъ, пожалуйста, да вмЪсте". Даль, по просьбЪ, взялъ его подъ мышки и приподнялъ повыше... Лицо Пушкина прояснилось, и онъ сказалъ: — «кончена жизнь! » Даль, не разслышавъ, отвЪчалъ:–"да, кончено, мы тебя поворотили».— «Жизнь кончена!» повторилъ умирающій внятно и положительно. «Тяжело дышать, давиъ!».
Это были его послЪднія слова. Въ три четверти третьяго часа пополудни, 29-го января 1837 года, Пушкина не стало. Съ умершаго поэта были сняты портреты («Пушкинъ въ гробу») и маски, снимки съ которыхь читатели найдугъ на этихъ страницахъ.
Прахъ поэта былъ перенесенъ изъ его квартиры въ придворно-конюшенную церковь; 1-го февраля было отпЪваніе, а ночью въ тотъ же день тЪло Пушкина было отправлено въ Псковскую губернію, въ Свягогорскій монастырь, гдЪ великій поэтъ нашелъ себЪ вЪчный покой. Могила его находится за церковью Успенія Божіей Матери, на краю крутого обрыва. Надгробный памятникъ изъ бЪлагого мрамора съ надписью «Александръ СергЪевичъ Пушкинъ», окруженною лавровымъ вЪнкомъ, возвышается теперь надъ его могилой.
– Смерть величайшаго русскаго поэта какъ будто разбудила дремавшее общественное мнЪніе. Только съ того момента, когда глаза его закрылись навЪки, общество поняло, что оно потеряло въ его лицЪ и кого оно хоронило.
Лермонтовъ написалъ страстные, проникнутые глубокой печалью и горячимъ негодованіемь къ убійцамъ Пушкина, стихи.
„Угасъ, какъ свЪточъ, дивный геній, Увялъ торжественный вЪнокъ. Его убийца хладнокровно Навелъ ударъ!. Спасенья нЬтъ! СмЪясь, онъ дерзко презиралъ Земли чужой законъ и нравы Не могь щадить онъ нашей славы, Не могь понять въ сей мигъ кровавый, На что онъ руку подымалъ!.. |
Стихи эти разошлись въ десяткахъ тысячахъ экземпляровъ въ рукописныхъ спискахъ и были у всЪхь на устахъ.
Въ 1880 году Москва съ необыкновенньмъ торжествомъ праздновала открытіе памятника безсмертному поэту, тому, кто самъ себЪ воздвигь нерукотворный памятникъ въ сердцЪ каждаго русскаго человЪка. Къ стыду нашей столицы, нужно сказать, что въ ПетербургЪ, въ которомъ такъ много пережилъ и въ которомъ умеръ мучеянческой смертью Пушкинъ, ему нЪтъ памятника, если не считать памятникомъ жалкую статуэтку, на Пушкинской улицЪ.
 |
1 2 3 4 5 |  |
