1832 год
ЛЪтомъ 1832 г. Пушкинъ, будучи въ МосквЪ, услыхалъ отъ Нащокина разсказъ о нЪкоемъ Островскомъ, который, вслЪдствіе притЪсненiй своего богатаго помЪщика-сосЪда, лишился имЪнія и сдЪлался "врагомь общества": поэту сейчасъ же пришла идея сдЪлать изъ этого разсказа романъ, которымъ, по возвращеніи въ Петербургъ, онъ и занялся съ увлеченіемъ. Черезъ три съ половиною мЪсяца романъ былъ оконченъ; приближаясь къ развязкЪ, Пушкинъ почувствовалъ недовольство своимь произведеніемъ, и, заключивъ его наскоро набросанными, двумя эффектными сценами, оставилъ въ рукописи, даже не переписаннымъ. "Пушкинъ былъ правъ и въ своемъ увлеченіи, и въ своемъ разочарованіи, - говоритъ проф. Кирпичниковъ. - "по замыслу, "Дубровскій" одно изъ величайшпхъ его произведеній, начинающее новую эпоху въ литературЪ; по формЪ, въ какую отлилась идея - это разбойничій романъ. То обстоятельство, что этотъ романъ, съ поглощающимъ интересомъ читается еще и теперь, несмотря на свои недостатки, показываетъ, что Пушкинъ былъ истиннымъ художникомъ и въ слабыхъ своихъ наброскахъ".
Вотъ сцена дикой помЪщичьей забавы добраго стараго времени.
"Проголодавшагося медвЪдя запрутъ, бывало, въ пустой комнатЪ, привязавъ его веревкою за кольцо, ввинченное въ стЪну. Веревка была длиною почти во всю комнату, такъ что одинъ только противоположный уголъ могъ быть безопаснымъ отъ нападенія страшнаго звЪря. Приводили обыкновенно новичка къ дверямъ этой комнаты, нечаянно вталкивали его къ медвЪдю, двери запирались, и несчастную жертву оставляли наединЪ съ косматымъ пустынникомъ. БЪдный гость, съ оборванной полою, съ оцарапанной рукою, скоро отыскивалъ безопасный уголъ, но принужденъ былъ иногда цЪлые три часа стоять, прижавшись къ стЪнЪ, и видЪть, какъ разъяренный звЪрь въ двухъ шагахъ отъ него прыгалъ, становился на дыбы, ревЪлъ, рвался и силился до него дотянуться. Таковы были благородныя увеселенія русскаго барина! НЪсколько дней спустя послЪ пріЪзда учителя (Дубровскаго), Троекуровъ вспомнилъ о немъ и вознамЪрился угостить его въ медвЪжьей комнатЪ. Для этого, призвавъ его однажды утромъ, повелъ онъ его темными коридорами; вдругъ боковыя двери отворились - двое слугъ вталкиваютъ въ нее француза и запирають ее на ключъ. Опомнившись, учитель увидЪлъ привязаннаго медвЪдя; звЪрь началъ фыркать, издали обнюхивая своего гостя, и вдругъ, поднявшись па заднія лапы, пошелъ на него... Французъ не смутился, не побЪжалъ и ждалъ нападенія. МедвЪдь приблизился; Дефоржъ вынулъ изъ кармана маленькій пистолетъ, вложилъ его въ ухо голодному звЪрю и выстрЪлилъ. МедвЪдь повалился. ВсЪ сбЪжались, двери отворились - Кирила Петровичъ (Троекуровъ) вошелъ, изумленный развязкою своей шутки (рис. на этой стр.).
Другой нашъ рисунокъ изображаетъ сцену нападенія Дубровскаго на свадебный поЪздъ.
Марья Кириловна ничего не видала, ничего не слыхала; думала объ одномъ съ самаго утра: ждала Дубровскаго; надежда ни на минуту ее не покидала. Но когда священникъ обратился къ ней съ обычнымъ вопросомъ, она содрогнулась и обмерла, но еще медлила, еще ожидала. Священникъ, не дождавшись ея отвЪта, произнесъ невозвратимыя слова. Обрядъ былъ конченъ. Она чувствовала холодный поцЪлуй немилаго супруга; она слышала льстивыя поздравленія присутствующихъ, и все еще не могла повЪрить, что жизнь ея была навЪки окована, что Дубровскій не прилетЪлъ освободить ее. Князь обратился къ ней съ ласковыми словами - она ихъ не поняла; они вышли изъ церкви; на паперти толпились крестьяне изъ Покровскаго. Взоръ ея быстро ихъ обЪжалъ и снова оказалъ прежнюю безчувственность. Молодые сЪли вмЪстЪ въ карету и поЪхали въ **. куда уже Кирила Петровичъ отправился прежде, чтобы встрЪтить тамъ молодыхъ. НаединЪ съ молодою женой князь нимало не былъ смущенъ ея холоднымъ видомъ. Онъ не сталъ докучать ей приторными изъясненіями и смЪшными восторгами; слова его были просты и не требовали отвЪтовъ. Такимъ образомъ, проЪхали они около десяти верстъ; лошади неслись быстро по кочкамъ проселочной дороги, и карета почти не качалась на свомхъ англійскихъ рессорахъ. Вдругъ раздались крики погони; карета остановилась, и толпа вооруженныхъ людей окружила ее. ЧеловЪкъ, въ полумаскЪ, отворилъ дверцы со стороны, гдЪ сидЪла молодая княгиня, и сказалъ ей:
- Вы свободны! выходите.
- Что это значитъ? закричалъ князь:- кто ты таковъ?..
- Это Дубровскій, отвЪчала княгиня.
Одной изъ "ПЪсенъ западныхъ славянъ", въ обработкЪ французскаго писателя Мериме, Пушкинъ воспользовался для своей "Русалки", которую писалъ въ зиму 1832-33 г. Эта пЪсня - "Янышъ-королевичъ". "Русалку" Пушкинъ задумалъ гораздо раньше, еще въ 1828 г. Существуетъ предположеніе, что онъ готовилъ ее въ то время, какъ либретто для оперы А. П. Есаулова, но это точно не установлено. Это чудное произведеніе нашего поэта осталось неоконченнымъ. Проф. А. Кирпичниковъ говоритъ, что эта народная драма - "высшій пунктъ, котораго достигъ Пушкинъ въ умЪньЪ примирить вЪковое національное творчество съ личнымъ, соединить сказочную фантастику и первобытный лиризмъ съ драматичностью положеній и глубоко-гуманной идеей".
Мы здЪсь даемъ три иллюстраціи къ этому произведенію (85, 86, 87):
Дочь мельника: Постой, тебЪ сказать должна я -
Не помню что...
Князь: Припомни.
Она: Для тебя
Я все готова... НЪтъ, не то... Постой...
Нельзя, чтобы навЪки, въ самомъ дЪлЪ,
Меня ты могъ покинуть... Все не то...
Да, вспомнила: сегодня у меня
Ребенокъ твой подъ сердцемъ шевельнулся.
Князь: Несчастная! Какъ быть? Хоть для него
Побереги себя! Я не оставлю
Ни твоего ребенка, ни тебя.
Современемъ, быть-можетъ, самъ пріЪду
Васъ навЪстить. УтЪшься, не крушися.
Дай обниму тебя въ послЪдній разъ
(Уходя.) Ухъ, кончено! ДушЪ какъ будто легче.
Я бури ждалъ, но дЪло обошлось
Довольно тихо. (Уходитъ, Она остается неподвижною)
Мельникъ (входитъ): Не угодно-ль будетъ
Пожаловать на мель... Да гдЪ же онъ?
Скажи, гдЪ князь нашъ? Ба, ба, ба! Какая
Повязка! Вся въ каменьяхь дорогихъ!
Такъ и горитъ! И бусы!.. Ну, скажу,
Подарокъ царскiй. Ахъ онъ, благодЪтель!..
А это что? мЪшочекъ! Ужъ не деньги ль?..
Да что же ты стоишь, не отвЪчаешь,
Не вымолвишь словечка? Али ты
Отъ радости нежданной одурЪла,
Иль на тебя столбнякъ нашелъ?
Дочь: Не вЪрю,
Не можетъ быть. Я такъ его любила.
Или онъ звЪрь. Иль сердце у него
Косматое?
Мельникъ: О комъ ты говоришь?
Дочь: Скажи, родимый: какъ могла его
Я прогнЪвить? Въ одну недЪлю развЪ
Моя краса пропала? Иль его
Отравой опоили?
Мельникъ: Что съ тобою?
Дочь: Родимый, онъ уЪхалъ? Вонъ онъ скачетъ!
И я, безумная, его пустила!
Я за, полы его не уцЪпиласъ!
Я не повисла на уздЪ коня!
Пускай же бъ онъ съ досады отрубилъ
МнЪ руки по-локоть; пускай бы тутъ же
Онь растопталъ мейя своимъ конемъ!
ДнЪпровское дно.
Теремъ русалокъ. Русалки прядутъ около своей царицы.
Старшая русалка: Оставьте пряжу, сестры. Солнце сЪло,
Столбомъ луна блеститъ надъ нами. Полно!
Плывите вверхъ, подъ небомъ поиграть,
Да никого не трогайте сегодня:
Ни пЪшехода щекотать не смЪйте,
Ни рыбакамъ ихъ неводъ отягчать
Травой и тиной, ни ребенка въ воду
Заманивать разсказами о рыбкахъ.
(Входитъ русалочка.)
ГдЪ ты была?
Дочь: На землю выходила
Я къ дЪду. Онъ вечоръ меня просилъ
Со дна рЪки собрать ему тЪ деньги,
Которыя когда-то въ воду къ намъ
Онъ побросалъ. Я долго ихъ искала,
А что такое деньги - я не знаю.
Однаакоже я вынесла ему
Пригоршню раковинокъ самоцвЪтныхъ:
Онъ очень былъ имъ радъ.
Русалка: Безумный скряга!
Послушай, дочка: нынче на тебя
НадЪюсь я. Къ намъ на берегъ сегодня
Придетъ мужчина. Стереги его
И выдь ему навстрЪчу. Онъ намъ близокъ:
Онъ - твой отецъ
Дочь: Тотъ самый, что тебя
Покинулъ" и на женщинЪ женился?
Русалка: Онъ самъ. Къ нему нЪжнЪе приласкайся
И разскажи все то, что отъ меня
Ты знаешь про свое рожденье, также
И про меня. И если спроситъ онъ
Забыла-ль я его иль нЪтъ - скажи,
Что все его я помню и люблю,
И жду къ себЪ. Ты поняла меня?
Дочь: О! Поняла
Русалка: Ступай же. (Одна.) Съ той поры,
Какъ бросилась безъ памяти я въ воду
Отчаянной и презрЪнной дЪвчонкой,
И въ глубинЪ ДнЪпра рЪки очнучась
Русалкою холодной и могучей,
Прошло ужъ восемь долгихъ-долгихъ лЪтъ,
Я каждый день о мщеньи помышляю-
И нынЪ, кажется, мой часъ насталъ.
|
Настоящимъ героемъ поэмы "МЪдный всадникъ", являются не Евгенiй, а Петер6ургъ. Начинается она грандiозной картиной, изображающей Петра, задумавшаго основать новую столицу, и продолжается описаніемъ этой столпцы въ современномъ Пушкину состояніи.
Красуйся, градъ Петровъ, и стой Неколебимо, какъ Россiя, Да умiрится же съ тобой И побЪжденная стихiя; Вражду и пленъ старинный свой Пусть волны финскія забудутъ И тщетной злобою не будутъ Тревожить вЪчный сонъ Петра! Была ужасная пора Объ ней свЪжо воспоминанье... Объ ней, друзья мои, для васъ Начну свое повЪствованье. Печаленъ будетъ мой разсказъ... |
Эти полные "высокой и мощной поэзіи" стихи служатъ введеніемъ къ разсказу, основанному на истинномъ происшествіи и дающему описаніе страшнаго наводненія, постигшаго Петербургъ въ 1824 г. (рис. на стр. 88). Съ исторіей наводненія Пушкинъ тЪсно слилъ исторію любви. "Картина наводне- нія, - говоритъ БЪлинскій, - написана у Пушкина краскамі, которыя цЪною жизни готовъ бы былъ купить поэтъ прошлаго вЪка, помЪшавшійся на мысли написать эпическую поэму "Потопъ". Тутъ не знаешь, чему больше дивиться,- громадной ли грандiозности описанія, или его почти прозаической простотЪ, что вмЪстЪ взятое доходить до высочайшей поэзіи."
Погода пуще свирЪпЪла,
Нева вздувалась и ревЪла,
Котломъ клокоча и клубясь,-
И вдругъ, какъ звЪрь остервенясь,
На городъ кинулась. Предъ нею
Все побЪжало, все вокругъ
Вдругъ опустЪло... Воды вдругъ
Втекли въ подземные подвалы,
Къ рЪшеткамъ хлынули каналы, -
И всплыль Петрополь, какъ
Тритонъ,
По поясъ въ воду погруженъ.
Осада! приступъ! Злыя волны,
Какъ воры, лЪзутъ въ окна, челны
Съ разбЪга стекла бьютъ кормой,
Садки подъ мокрой пеленой,
Обломки хижинъ, бревна, кровли,
Товаръ запасливой торговли,
Пожитки блЪдной нищеты,
Грозой снесенные мосты,
Гроба съ размытаго кладбища
Плывутъ по улицам!
Народъ
Зритъ Божій гнЪвъ и казни ждетъ.
Увы^ все гибнетъ: кровъ и пища.
ГдЪ будетъ взять?
Въ тотъ грозный годъ
Покойный царь еще Россiей
Со славой правилъ. На балконъ
Печаленъ, смутенъ вышелъ онъ
И молвиль: "съ Божіей стихіей
Царямъ не совладать"...
|
Кто не знаетъ прелестной сказки "О мертвой царевнЪ и семи богатыряхъ"? ПовЪсть о томъ, какъ злая мачиха, во что бы то ни стало, хотЪла избавиться отъ своей красавицы-падчерицы, и, изводя ее всЪми способами, прислала ей, наконецъ, отравленное яблоко. Женихъ царевны, Елисей, находитъ свою невЪсту мертвой въ стеклянномъ гробЪ и своимь поцЪлуемъ оживляетъ ее (рис. на стр. 89);
Вотъ идетъ, и поднялась Передъ нимъ гора крутая; Вкругъ нея страна пустая, Подъ горою темный входъ. Онъ туда скорЪй идетъ. Поредь нимъ, во мглЪ печальной, Гробъ качается хрустальный, И въ хрустальномъ гробЪ томъ Спитъ царевна мертвымъ сномъ. И о гробъ невЪсты милой Онъ ударился всей силой. Гробъ разбидся. ДЪва вдругь Ожила. Глядитъ вокругъ Изумленными глазами, И, качаясь надъ цЪпями, Привздохнувъ, произнесла: "Какъ же долго я спала!" И встаетъ она изъ гроба... "Ахъ!." и зарыдали оба. Въ руки онъ ее беретъ И, на свЪтъ изъ тьмы несетъ, И, бесЪдуя пріятно, Въ путь пускается обратно, И трубитъ уже молва: Дочка царская жива! |
Въ основу своей сказки о "3олотомъ пЪтушкЪ" Пушкинъ взялъ извЪстную народную сказку, опоэтизировавъ ее своимъ стихомъ и колоритомъ (рис. на стр. 90 и 91).
Годъ, другой проходитъ мирно,
ПЪтушекъ сидитъ все смирно.
Вотъ однажды царь Додонъ
Страшнымъ шумомъ пробужденъ:
"Царь ты нашъ! отецъ народа!
Возглашаетъ воевода
Государь! проснись! бЪда!"
Войска идутъ день и ночь
Имъ становится не въ мочь.
Ни побоища, ни стана,
Ни надгробнаго кургана
Не встрЪчаетъ царь Додонъ.
Что за чудо? - мыслитъ онъ
Вотъ осьмой улжъ день прохо-
дитъ,
Войска въ горы царь приводитъ,
И промежь высокихъ горъ
Видитъ шелковый шатеръ.
Все въ безмолвіи чудесномъ
Вкругъ шатра, въ ущельи тЪс-
номъ
Рать побитая лежитъ.
Царь Додонъ къ шатру спЪ-
шитъ...
Чго за страшная картина!
Передъ *нимъ его два сына:*
Безъ шеломовъ и безъ латъ
Оба мертвые лежатъ,
Мечь вонзивши другъ во друга
Бродятъ кони ихъ средь луга,
По притоптанной травЪ,
По кровавой муравЪ...
Царь завылъ: "оxъ, дЪти, дЪти!
Горе мнЪ! попались въ сЪти
Оба наши сокола!
Горе! смерть моя пришла".
ВсЪ завыли за Додономъ;
Застонала тяжкимъ стономъ
Глубь долинъ, и сердце горъ
Потряслося. Вдругъ шатеръ
Распахнулся... и дЪвица,
Шамаханская царица,
Вся сіяя, какъ заря,
Тихо встрЪтила царя.
Какъ предъ солнцемъ птица ночи,
Царь умолкъ, ей глядя въ очи,
И забылъ онъ передъ ней
Смерть обоихъ сыновей.
И она передъ Додономъ
Улыбнулась, - и съ поклоном
Его за руку взяла
И въ шатеръ свой увела.
Тамъ за столъ его сажала,
Всякимъ яствомъ угощала,
Уложила отдыхать
На парчевую кровать,
И потомъ недЪлю ровно,
Покорясь ей безусловно,
Околдованъ, восхищенъ,
Пировалъ у ней Додонь.
Наконецъ, и въ путь обрат-
ный,
Со своею силой ратной
И съ дЪвицей молодой,
Царь отправился домой...
Вдругъ въ толпЪ увидЪлъ онъ,
Въ сорочинской шапкЪ бЪлой,
Весь какъ лебедь посЪдЪлый,
Старый другъ его, мудрецъ.
"А! здорово, мой отецъ,
Молвилъ царь ему: что скажешь?
Подь поближе, что прикажешъ?"
- "Царь! отвЪтствуетъ мудрецъ
Разочтемся, наконецъ.
Помнишь? за мою услугу,
ОбЪщался мнЪ, какъ другу,
Волю первую мою
Ты испюлнить, какъ свою.
Подари-жъ ты мнЪ дЪвицу,
Шамаханскую царицу" -
Плюнулъ царь- "Такъ лихъ же,
нЬТь!
Ничего ты не получишь.
Самъ себя ты, грЪшникъ, мучишь
Убирайея, цЪлъ пока,
Оттащите старика!"
Старичокъ хотЪлъ заспорить,
Но съ инымъ накладно вздорить.
Царь хватилъ его жезломъ
По лбу; тотъ упалъ ничкомъ,
Да и духъ вонъ. - Вся столица
Содрогнулась, а дЪвица
Хи-хи-хи, да ха-ха-ха!
Не боится, знать, грЪха.
Царь, хоть былъ встревоженъ
сильно,
Усмъхнулся ей умильно.
Вотъ въЪзжаетъ въ городъ онъ.
Вдругъ раздался легкій звонъ,-
И въ глазахъ у всей столицы
ПЪтушокъ спорхнулъ со спицы.
Къ колесницЪ полетЪлъ
И царю на темя сЪлъ:
Встрепенулся, клюнулъ въ темя
И, взвился... и въ то же время
Съ колесницы палъ Додонъ
Охнулъ разъ - и умеръ онъ;
А царица вдругъ пропала,
Будто вовсе не бывала.
Сказка-ложь, да въ ней намекъ,
Добрымъ молодцамъ урокъ.
|
По мнЪнію БЬлинскаго поэма "Анджело" представляетъ собою переходъ отъ эпическихъ поэмъ къ драматическимъ; по крайней мЪрЪ діалогъ играетъ въ этой пьесЪ большую роль. Содержанiе поэмы слЪдующее.
Суровый правитель одного изъ итальянскихъ городовъ, Анд- жело, временно замЪстившій стараго Дука, отправившагося въ путешествіе, воскресилъ къ жмзни давно забытый законъ о прелюбодЪяніи, каравшій смертной казнью этотъ проступокъ. Молодой патрицiй Клавдій первый подпадаетъ подъ дЪйствіе этого закона. Но Анджело любитъ сестру Клавдія Изабеллу и за ея взаимность обЪщаетъ ей жизнь брата.
Сестра, отправляется къ Клавдію въ темницу, чтобы пере- дать ему рЪшеніе правителя (рис. на стр. 92).
Клавдіо: Смерть ужасна!
Изабелла: И стыдь ужасенъ
Клавдiо: Такъ - однакожъ умереть,
Идти невЪдомо куда, во гробЪ тлЪть,
Въ холодной тЪснотЪ. Увы! земля прекрасна
И жизнь мила. А тутъ: войти въ нЪмую мглу,
Стремглавъ низвергнуться въ кипящую смолу,
Или во льду застыть, иль съ вЪтромъ быстро течнымъ
Носиться въ пустотЪ пространствомъ безконечнымъ.
Изабелла: 0, Боже!
Клавдiо: Другъ ты мой! сестра! позволь
мнЪ жить,
Ужъ если будетъ грЪхъ спасти отъ смерти брата.
Природа извинитъ.
Изабелла: Что смЪешь говорить?
Трусъ! Тварь бездушная! отъ сестрина разврата
СебЪ ты жизни ждешь!.. кровосмЪситель! НЪть,
Я думать не могу, нельзя, чтобъ жизнь и свЪтъ
Моимъ отцомь тебЪ даны. Прости мнЪ, Боже!
НЪтъ, осквернила мать отеческое ложе,
Коль понесла тебя. Умри. Когда бы я
Спасти тебя могла лишь волею моею,
То все-таки бъ теперь свершилась казнь твоя.
Я тысячу молитвъ за смерть твою имЪю,
За жизнь-ужъ ни одной.
Клавдiо; Сестра, постой, постой!
Сестра, прости меня...
Монахъ стоялъ межъ тЪмъ за дверью отпертою
И слышалъ разговоръ межъ братомь и сестрою.
Пора мнЪ вамъ сказать, что старый сей монахъ
Не что иное былъ, какъ Дукъ переодЪтый...
Младой отшельницы подслушавъ весь разсказъ,
Въ растроганномъ умЪ рЪшиль онъ тотъ же часъ
Не только наказать жестокость и обиду,
По сладить кое-что... Онъ тихо въ дверь вошелъ,
ДЪвицу отозвалъ и въ уголокъ отвелъ.
"Я слышалъ все,- сказалъ,- ты похвалы достойна,
Свой долгъ исполнила ты свято; но теперь
Предайся жъ ты моимъ совЪтамъ. Будь покойна,
Все къ лучшему придетъ; послушна будь и верь".
Тутъ онъ ей объяснилъ свое предположенье
И далъ прощальное свое благословенье.
|
|
1814 1820 1821 1822 1824 1825 1826 1828 1830 1831 1832 1835 1836 |  |
