kau.gif (6117 bytes)

 

ПОСВЯЩЕНИЕ

  Н.Н. Раевскому

     Прими с улыбкою, мой друг,
      Свободной музы приношенье:
Тебе я посвятил изгнанной лиры пенье
      И вдохновенный свой досуг.
Когда я погибал, безвинный, безотрадный,
И шепот клеветы внимал со всех сторон,
      Когда кинжал измены хладный,
      Когда любви тяжелый сон
      Меня терзали и мертвили,
Я близ тебя еще спокойство находил;
Я сердцем отдыхал - друг друга мы любили:
И бури надо мной свирепость утомили,
Я в мирной пристани богов благословил.

      Во дни печальные разлуки
      Мои задумчивые звуки
      Напоминали мне Кавказ,
Где пасмурный Бешту , пустынник величавый,
Аулов и полей властитель пятиглавый,
      Был новый для меня Парнас.
Забуду ли его кремнистые вершины,
Гремучие ключи, увядшие равнины,
Пустыни  знойные, края, где ты со мной
      Делил души младые впечатленья;
Где рыскает в горах воинственный разбой
      И дикий гений вдохновенья
      Таится в тишине глухой?
      Ты здесь найдешь воспоминанья,
      Быть может, милых сердцу дней,
      Противуречия страстей,
Мечты знакомые, знакомые страданья
      И тайный глас души моей.

Мы  в жизни розно шли: в объятиях покоя
Едва, едва расцвел и вслед отца-героя
В поля кровавые, под тучи вражьих стрел,
Младенец избранный, ты гордо полетел.
Отечество тебя ласкало с умиленьем,
Как жертву милую, как верный свет надежд.
Я рано скорбь узнал, постигнут был гоненьем;
Я жертва клеветы и мстительных невежд;
Но, сердце укрепив свободой и терпеньем,
      Я ждал  беспечно лучших дней;
      И счастие моих друзей
      Мне было  сладким утешеньем.

 

ЧАСТЬ 1

  В ауле, на своих порогах,
Черкесы праздные сидят.
Сыны  Кавказа говорят
О бранных, гибельных тревогах,
О красоте своих коней,
О наслажденьях дикой неги;
Воспоминают  прежних дней
Неотразимые  набеги,
Обманы  хитрых узденей,
Удары  шашек их жестоких,
И  меткость неизбежных стрел,
И  пепел разоренных сел,
И  ласки пленниц чернооких.

  Текут беседы в тишине;
Луна плывет в ночном тумане;
И вдруг пред ними на коне
Черкес. Он быстро на аркане
Младого пленника влачил.
"Вот русский!" - хищник возопил.
Аул на крик его сбежался
Ожесточенною  толпой;
Но пленник хладный  и немой,
С обезображенной главой,
Как труп, недвижим оставался.
Лица врагов не видит он,
Угроз и криков он не слышит;
Над ним летает смертный сон
И холодом тлетворным дышит.

   И долго пленник молодой
Лежал  в забвении тяжелом.
Уж  полдень над его главой
Пылал  в сиянии веселом:
И  жизни дух проснулся в нем,
Невнятный  стон в устах раздался;
Согретый солнечным  лучом,
Несчастный  тихо приподнялся;
Кругом  обводит слабый взор...
И  видит: неприступных гор
Над  ним воздвигнулась громада,
Гнездо разбойничьих племен,
Черкесской вольности ограда.
Воспомнил  юноша свой плен,
Как  сна ужасного тревоги,
И  слышит: загремели вдруг
Его закованные ноги...
Все, все сказал ужасный звук;
Затмилась перед ним природа.
Прости, священная свобода!
Он  раб.
       За саклями лежит
Он  у колючего забора.
Черкесы в поле, нет надзора,
В пустом ауле все молчит.
Пред ним пустынные  равнины
Лежат  зеленой пеленой;
Там холмов тянутся грядой
Однообразные вершины;
Меж  них уединенный путь
В дали теряется угрюмой -
И пленника младого грудь
Тяжелой взволновалась думой...

  В Россию дальний  путь ведет,
В страну, где пламенную младость
Он гордо начал без забот;
Где первую познал он радость,
Где много милого любил,
Где обнял грозное страданье,
Где бурной жизнью  погубил
Надежду, радость и желанье
И лучших  дней воспоминанье
В увядшем  сердце заключил.
...........................
...........................

  Людей  и свет изведал он
И знал неверной жизни цену.
В сердцах друзей нашед измену,
В мечтах любви безумный сон,
Наскуча жертвой быть привычной
Давно презренной суеты,
И неприязни двуязычной,
И простодушной  клеветы,
Отступник света, друг природы,
Покинул  он родной предел
И в край далекий полетел
С веселым призраком свободы.

  Свобода! он одной тебя
Еще искал в пустынном мире.
Страстями чувства истребя,
Охолодев к мечтам и к лире,
С волненьем песни он внимал,
Одушевленные  тобою,
И с верой, пламенной мольбою
Твой гордый идол обнимал.

  Свершилось... целью упованья
Не зрит он в мире ничего.
И вы, последние мечтанья,
И вы сокрылись  от него.
Он раб. Склонись главой на камень,
Он ждет, чтоб с сумрачной зарей
Погас печальной жизни пламень,
И жаждет  сени гробовой.

   Уж  меркнет солнце за горами;
Вдали раздался шумный гул;
С полей народ идет в аул,
Сверкая светлыми косами.
Пришли; в домах зажглись огни,
И постепенно шум нестройный
Умолкнул; все в ночной тени
Объято негою спокойной:
Вдали сверкает горный ключ,
Сбегая с каменной стремнины;
Оделись пеленою туч
Кавказа спящие вершины...
Но кто, в сиянии луны,
Среди глубокой тишины
Идет, украдкою ступая?
Очнулся русский. Перед ним,
С приветом нежным и немым,
Стоит черкешенка младая.
На деву, молча, смотрит он
И мыслит: это лживый сон,
Усталых чувств игра пустая.
Луною чуть озарена,
С улыбкой жалости отрадной
Колена преклонив, она
К его устам кумыс прохладный
Подносит тихою рукой.
Но он забыл сосуд целебный;
Он ловит жадною душой
Приятной речи звук волшебный
И взоры девы молодой.
Он чуждых слов не понимает:
Но взор умильный, жар ланит,
Но голос нежный говорит:
Живи! и пленник оживает.
И он, собрав остаток сил,
Веленью милому покорный,
Привстал и чашей благотворной
Томленье жажды утолил.
Потом на камень вновь склонился
Отягощенною главой;
Но все к черкешенке младой
Угасший взор его стремился:
И долго, долго перед ним
Она, задумчива, сидела;
Как бы участием немым
Утешить пленника хотела;
Уста невольно каждый час
С начатой речью открывались;
Она вздыхала, и не раз
Слезами очи наполнялись.

  За днями дни прошли как тень.
В горах, окованный, у стада
Проводит пленник каждый  день.
Пещеры  темная прохлада
Его скрывает в летний зной;
Когда же рог луны сребристой
Блеснет за мрачною горой,
Черкешенка, тропой тенистой,
Приносит пленнику  вино,
Кумыс, и ульев сот душистый,
И белоснежное пшено;
С ним  тайный ужин разделяет;
На  нем покоит нежный взор;
С неясной речию сливает
Очей  и знаков разговор:
Поет  ему и песни гор,
И  песни Грузии счастливой
И  памяти нетерпеливой
Передает язык чужой.
Впервые  девственной душой
Она  любила, знала счастье;
Но  русский жизни молодой
Давно  утратил сладострастье:
Не  мог он сердцем отвечать
Любви  младенческой, открытой -
Быть  может, сон любви забытой
Боялся  он воспоминать.

  Не вдруг увянет наша младость,
Не вдруг восторги бросят нас,
И неожиданную  радость
Еще обнимем  мы не раз;
Но вы, живые впечатленья,
Первоначальная любовь,
Небесный пламень упоенья,
Не прилетаете вы вновь.

  Казалось, пленник безнадежный
К унылой жизни привыкал.
Тоску неволи, жар мятежный
В душе глубоко он скрывал.
Влачася меж угрюмых скал
В час ранней, утренней прохлады,
Вперял он любопытный взор
На отдаленные громады
Седых, румяных, синих гор.
Великолепные картины!
Престолы вечные снегов,
Очам казались их вершины
Недвижной цепью облаков,
И в их кругу колосс двуглавый,
В венце блистая ледяном,
Эльбрус огромный, величавый,
Белел на небе голубом.
Когда, с глухим сливаясь гулом,
Предтеча бури, гром гремел,
Как часто пленник над аулом
Недвижим на горе сидел!
У ног его дымились тучи,
В степи взвивался прах летучий;
Уже приюта между скал
Елень испуганный искал;
Орлы с утесов подымались
И в небесах перекликались;
Шум табунов, мычанье стад
Уж гласом бури заглушались...
И вдруг на долы дождь и град
Из туч сквозь молний извергались;
Волнами роя крутизны,
Сдвигая камни вековые,
Текли потоки дождевые -
А  пленник, с горной вышины,
Один, за тучей громовою,
Возврата солнечного ждал,
Недосягаемый грозою,
И  бури немощному вою
С какой-то радостью внимал.

  Но европейца все вниманье
Народ сей чудный привлекал.
Меж  горцев пленник наблюдал
Их веру, нравы, воспитанье,
Любил  их жизни простоту,
Гостеприимство, жажду брани,
Движений  вольных быстроту,
И легкость ног, и силу длани:
Смотрел по целым он часам,
Как иногда черкес проворный,
Широкой  степью, по горам,
В косматой шапке, в бурке черной,
К луке склонясь, на стремена
Ногою стройной опираясь,
Летал по воле скакуна,
К войне заране приучаясь.
Он любовался красотой
Одежды  бранной и простой.
Черкес оружием  обвешан;
Он им гордится, им утешен:
На нем броня, пищаль, колчан,
Кубанский  лук, кинжал, аркан
И шашка,  вечная подруга
Его трудов, его досуга.
Ничто его не тяготит,
Ничто не брякнет: пеший, конный -
Все тот же он; все тот же вид
Непобедимый, непреклонный.
Гроза беспечных казаков,
Его богатство - конь ретивый,
Питомец  горских табунов,
Товарищ  верный, терпеливый,
В пещере  иль в траве глухой
Коварный  хищник с ним таится
И вдруг, внезапною стрелой,
Завидя путника, стремится;
В одно мгновенье верный бой
Решит удар его могучий,
И странника  в ущелья гор
Уже  влечет аркан летучий.
Стремится  конь во весь опор,
Исполнен  огненной отваги;
Все путь ему: болото, бор,
Кусты, утесы и овраги;
Кровавый  след за ним бежит,
В пустыне  топот раздается;
Седой поток пред ним шумит -
Он в  глубь кипящую несется;
И путник,  брошенный ко дну,
Глотает мутную  волну,
Изнемогая, смерти просит
И зрит ее перед собой...
Но мощный  конь его - стрелой
На берег пенистый выносит.

  Иль, ухватив рогатый пень,
В реку низверженный  грозою,
Когда на холмах пеленою
Лежит  безлунной ночи тень,
Черкес на корни вековые,
На  ветви вешает кругом
Свои доспехи боевые:
Щит,  бурку, панцирь и шелом,
Колчан и лук - и в быстры волны
За ним бросается потом,
Неутомимый  и безмолвный.
Глухая ночь. Река ревет;
Могучий  ток его несет
Вдоль берегов уединенных,
Где на курганах возвышенных,
Склонясь на копья, казаки
Глядят на темный бег реки -
И мимо  их, во мгле чернея,
Плывет оружие  злодея...
О чем ты думаешь, казак?
Воспоминаешь  прежни битвы,
На смертном поле свой бивак,
Полков хвалебные молитвы
И родину?.. Коварный сон!
Простите, вольные станицы,
И дом отцов, и тихий Дон,
Война и красные девицы!
К брегам причалил тайный враг,
Стрела выходит из колчана -
Взвилась - и падает казак
С окровавленного кургана.

  Когда же с мирною  семьей
Черкес в отеческом жилище
Сидит ненастною порой,
И тлеют угли в пепелище;
И, спрянув с верного коня,
В горах пустынных запоздалый,
К нему войдет пришлец усталый
И робко сядет у огня:
Тогда хозяин благосклонный
С приветом, ласково, встает
И гостю в чаше благовонной
Чихирь отрадный подает.
Под влажной буркой, в сакле дымной,
Вкушает путник мирный  сон,
И утром оставляет он
Ночлега кров гостеприимный.

  Бывало, в светлый Баиран
Сберутся юноши толпою;
Игра сменяется игрою:
То, полный разобрав колчан,
Они крылатыми  стрелами
Пронзают в облаках орлов:
То с высоты крутых холмов
Нетерпеливыми рядами,
При данном знаке, вдруг падут,
Как лани, землю поражают,
Равнину пылью  покрывают
И с дружным  топотом бегут.

  Но скучен мир однообразный
Сердцам, рожденным для войны,
И часто игры воли праздной
Игрой жестокой смущены.
Нередко шашки  грозно блещут
В безумной резвости пиров,
И в прах летят главы рабов,
И в радости младенцы плещут.

  Но русский равнодушно зрел
Сии кровавые забавы.
Любил он прежде игры славы
И жаждой  гибели горел.
Невольник чести беспощадной,
Вблизи видал он свой конец,
На поединках твердый, хладный,
Встречая гибельный свинец.
Быть может, в думу погруженный,
Он время то воспоминал,
Когда, друзьями окруженный,
Он с ними шумно  пировал...
Жалел ли он  о днях минувших,
О днях, надежду обманувших,
Иль, любопытный, созерцал
Суровой простоты забавы
И дикого народа нравы
В сем верном зеркале читал -
Таил в молчанье он глубоком
Движенья  сердца своего,
И на челе его высоком
Не изменялось ничего.
Беспечной смелости его
Черкесы грозные дивились,
Щадили  век его младой
И шепотом  между собой
Своей добычею гордились.

 

ЧАСТЬ 2

  Ты  их узнала, дева гор,
Восторги сердца, жизни сладость;
Твой огненный, невинный взор
Высказывал любовь и радость.
Когда твой друг во тьме ночной
Тебя лобзал немым лобзаньем,
Сгорая негой и желаньем,
Ты  забывала мир земной,
Ты  говорила: "Пленник милый,
Развесели свой взор унылый,
Склонись главой ко мне на грудь,
Свободу, родину забудь.
Скрываться рада я в пустыне
С тобою, царь души моей!
Люби  меня; никто доныне
Не целовал моих очей;
К моей постеле одинокой
Черкес младой и черноокий
Не крался в тишине ночной:
Слыву я девою жестокой,
Неумолимой красотой.
Я знаю жребий  мне готовый:
Меня  отец и брат суровый
Немилому  продать хотят
В чужой аул ценою злата;
Но умолю  отца и брата,
Не то - найду кинжал иль яд.
Непостижимой, чудной силой
К тебе я вся привлечена;
Люблю  тебя, невольник милый,
Душа  тобой упоена..."

  Но он с безмолвным сожаленьем
На деву страстную взирал
И, полный тяжким размышленьем,
Словам любви ее внимал.
Он забывался. В нем теснились
Воспоминанья прошлых  дней,
И даже слезы из очей
Однажды  градом покатились.
Лежала в сердце, как свинец,
Тоска любви без упованья.
Пред юной девой наконец
Он излиял свои страданья:

  "Забудь меня: твоей любви,
Твоих восторгов я не стою.
Бесценных дней не трать со мною:
Другого юношу  зови.
Его любовь тебе заменит
Моей души  печальный хлад;
Он будет верен, он оценит
Твою красу, твой милый взгляд,
И жар  младенческих лобзаний,
И нежность пламенных  речей;
Без упоенья, без желаний
Я вяну жертвою страстей.
Ты видишь  след любви несчастной,
Душевной  бури след ужасный;
Оставь меня; но пожалей
О скорбной участи моей!
Несчастный друг, зачем не прежде
Явилась ты моим очам,
В те дни, как верил я надежде
И упоительным  мечтам!
Но поздно: умер я для счастья,
Надежды  призрак улетел;
Твой друг отвык от сладострастья,
Для  нежных чувств окаменел...

  Как тяжко мертвыми устами
Живым  лобзаньям отвечать
И очи, полные слезами,
Улыбкой хладною  встречать!
Измучась ревностью напрасной,
Уснув бесчувственной душой,
В объятиях подруги страстной
Как тяжко мыслить  о другой!..

  Когда так медленно, так нежно
Ты пьешь лобзания мои,
И для тебя часы любви
Проходят быстро, безмятежно;
Снедая слезы в тишине,
Тогда, рассеянный, унылый,
Перед собою, как во сне,
Я вижу образ вечно милый;
Его зову, к нему стремлюсь;
Молчу, не вижу, не внимаю;
Тебе в забвенье предаюсь
И тайный призрак обнимаю.
Об нем в пустыне слезы лью;
Повсюду он со мною бродит
И мрачную  тоску наводит
На душу  сирую мою.

  Оставь же мне мои железы,
Уединенные  мечты,
Воспоминанья, грусть и слезы:
Их разделить не можешь ты.
Ты сердца слышала признанье;
Прости... дай руку - на прощанье.
Недолго женскую любовь
Печалит хладная разлука:
Пройдет любовь, настанет скука,
Красавица полюбит вновь".

  Раскрыв уста, без слез рыдая,
Сидела дева молодая:
Туманный, неподвижный  взор
Безмолвный выражал  укор;
Бледна как тень, она дрожала:
В руках любовника лежала
Ее холодная рука;
И наконец любви тоска
В печальной речи излилася:

  "Ах, русский, русский, для чего,
Не зная сердца твоего,
Тебе навек я предалася!
Не долго на груди твоей
В забвенье дева отдыхала:
Не много радостных ночей
Судьба на долю ей послала!
Придут ли вновь когда-нибудь?
Ужель  навек погибла радость?..
Ты мог бы, пленник, обмануть
Мою  неопытную  младость,
Хотя б из жалости одной,
Молчаньем, ласкою притворной;
Я услаждала б жребий  твой
Заботой нежной и покорной;
Я стерегла б минуты сна,
Покой  тоскующего друга:
Ты не  хотел... Но кто ж она,
Твоя прекрасная подруга?
Ты любишь,  русский? ты любим?.
Понятны  мне твои страданья...
Прости ж  и ты мои рыданья,
Не смейся горестям моим".

  Умолкла. Слезы и стенанья
Стеснили бедной девы грудь.
Уста без слов роптали пени.
Без чувств, обняв его колени,
Она едва могла дохнуть.
И пленник, тихою рукою
Подняв несчастную, сказал:
"Не плачь: и я гоним судьбою,
И муки сердца испытал.
Нет! я не знал любви взаимной.
Любил  один, страдал один,
И гасну я, как пламень дымный,
Забытый средь пустых долин.
Умру  вдали брегов желанных;
Мне будет гробом эта степь;
Здесь на костях моих изгнанных
Заржавит тягостная цепь..."

  Светила ночи затмевались;
В дали прозрачной означались
Громады  светлоснежных гор;
Главу склонив, потупя взор.
Они в безмолвии расстались.

  Унылый  пленник с этих пор
Один окрест аула бродит.
Заря на знойный небосклон
За днями новы дни возводит;
За ночью ночь вослед уходит;
Вотще свободы жаждет он.
Мелькнет ли серна меж кустами,
Проскачет ли во мгле сайгак,-
Он, вспыхнув, загремит цепями,
Он ждет, не крадется ль казак,
Ночной аулов разоритель,
Рабов отважный избавитель.
Зовет... но все кругом молчит;
Лишь  волны плещутся бушуя,
И человека зверь почуя
В пустыню  темную бежит.

  Однажды  слышит русский пленный,
В горах раздался клик военный:
"В табун, в табун!" Бегут, шумят;
Уздечки медные гремят,
Чернеют бурки, блещут брони,
Кипят оседланные кони,
К набегу весь аул готов,
И дикие питомцы брани
Рекою хлынули  с холмов
И скачут по брегам Кубани
Сбирать насильственные дани.

  Утих аул; на солнце спят
У саклей псы сторожевые.
Младенцы  смуглые, нагие
В свободной резвости шумят;
Их прадеды в кругу сидят,
Из трубок дым виясь синеет.
Они безмолвно юных  дев
Знакомый  слушают припев,
И старцев сердце молодеет.

      Черкесская  песня

      1
  В реке бежит гремучий вал;
В горах безмолвие ночное;
Казак усталый задремал,
Склонись на копие стальное.
Не спи, казак: во тьме ночной
Чеченец ходит за рекой.
      2
  Казак плывет на челноке,
Влача по дну речному сети.
Казак, утонешь ты в реке,
Как тонут маленькие дети,
Купаясь жаркою  порой:
Чеченец ходит за рекой.
      3
  На берегу заветных вод
Цветут богатые станицы;
Веселый пляшет  хоровод.
Бегите, русские певицы,
Спешите, красные, домой:
Чеченец ходит за рекой.


  Так пели девы. Сев на бреге,
Мечтает русский о побеге;
Но цепь невольника тяжка,
Быстра глубокая река...
Меж  тем, померкнув, степь уснула,
Вершины  скал омрачены.
По белым хижинам  аула
Мелькает бледный свет луны;
Елени дремлют над водами,
Умолкнул поздний крик орлов,
И глухо вторится горами
Далекий топот табунов.

  Тогда кого-то слышно стало,
Мелькнуло девы покрывало,
И вот - печальна и бледна -
К нему приближилась  она.
Уста прекрасной ищут речи;
Глаза исполнены тоской,
И черной падают волной
Ее власы на грудь и плечи.
В одной руке блестит пила,
В другой кинжал ее булатный;
Казалось, будто дева шла
На тайный бой, на подвиг ратный.

  На пленника возведши взор,
"Беги,- сказала дева гор,-
Нигде черкес тебя не встретит.
Спеши; не трать ночных часов;
Возьми кинжал:  твоих следов
Никто во мраке не заметит".

  Пилу дрожащей  взяв рукой,
К его ногам она склонилась:
Визжит железо под пилой,
Слеза невольная скатилась -
И цепь распалась и гремит.
"Ты  волен,- дева говорит,-
Беги!" Но взгляд ее безумный
Любви  порыв изобразил.
Она страдала. Ветер шумный,
Свистя, покров ее клубил.
"О друг мой! - русский возопил,-
Я твой навек, я твой до гроба.
Ужасный  край оставим оба,
Беги со мной..." - "Нет, русский, нет!
Она исчезла, жизни сладость;
Я знала все, я знала радость,
И все прошло, пропал и след.
Возможно ль? ты  любил другую!..
Найди  ее, люби ее;
О чем же я еще тоскую?
О чем уныние мое?..
Прости! любви благословенья
С тобою будут каждый  час.
Прости - забудь мои мученья,
Дай руку мне... в последний раз".

  К черкешенке простер он руки,
Воскресшим сердцем к ней летел,
И долгий поцелуй разлуки
Союз любви запечатлел.
Рука с рукой, унынья полны,
Сошли  ко брегу в тишине -
И русский в шумной глубине

Уже  плывет и пенит волны,
Уже  противных скал достиг,
Уже  хватается за них...
Вдруг волны глухо зашумели,
И слышен  отдаленный стон...
На дикий брег выходит он,
Глядит назад... брега яснели
И опененные белели;
Но нет черкешенки младой
Ни у брегов, ни под горой...
Все мертво... на брегах уснувших
Лишь  ветра слышен легкий звук,
И при луне в водах плеснувших
Струистый исчезает круг.

  Все понял он. Прощальным  взором
Объемлет он в последний раз
Пустой аул с его забором,
Поля, где пленный стадо пас,
Стремнины, где влачил оковы,
Ручей, где в полдень отдыхал,
Когда в горах черкес суровый
Свободы песню запевал.

  Редел на небе мрак глубокий,
Ложился  день на темный дол,
Взошла заря. Тропой далекой
Освобожденный  пленник шел,
И перед ним уже в туманах
Сверкали русские штыки,
И окликались на курганах
Сторожевые казаки.

    ЭПИЛОГ

  Так муза, легкий друг мечты,
К пределам Азии летала
И для венка себе срывала
Кавказа дикие цветы.
Ее пленял наряд суровый
Племен, возросших на войне,
И часто в сей одежде новой
Волшебница  являлась мне;
Вокруг аулов опустелых
Одна бродила по скалам
И к песням дев осиротелых
Она прислушивалась  там;
Любила  бранные станицы,
Тревоги смелых казаков,
Курганы, тихие гробницы,
И шум,  и ржанье табунов.
Богиня песен и рассказа,
Воспоминания  полна,
Быть может, повторит она
Преданья грозного Кавказа;
Расскажет повесть дальных стран,
Мстислава древний поединок,
Измены, гибель россиян
На лоне мстительных грузинок;
И воспою тот славный час,
Когда, почуя бой кровавый,
На негодующий  Кавказ
Подъялся наш  орел двуглавый;
Когда на Тереке седом
Впервые грянул битвы гром
И грохот русских барабанов,
И в сече, с дерзостным челом,
Явился пылкий  Цицианов;
Тебя я воспою, герой,
О Котляревский, бич Кавказа!
Куда ни мчался ты грозой -
Твой ход, как черная зараза,
Губил, ничтожил племена...
Ты днесь покинул саблю мести,
Тебя не радует война;
Скучая миром, в язвах чести,
Вкушаешь  праздный ты покой
И тишину  домашних  долов...
Но се - Восток подъемлет вой!..
Поникни  снежною главой,
Смирись, Кавказ: идет Ермолов!

  И смолкнул ярый крик войны:
Все русскому мечу подвластно.
Кавказа гордые сыны,
Сражались, гибли вы ужасно;
Но не спасла вас наша кровь,
Ни очарованные брони,
Ни горы, ни лихие кони,
Ни дикой вольности любовь!
Подобно племени Батыя,
Изменит прадедам Кавказ,
Забудет алчной брани глас,
Оставит стрелы боевые.
К ущельям, где гнездились вы,
Подъедет путник без боязни,
И возвестят о вашей казни
Преданья темные молвы.

1820-1821     

Переход к оглавлению Книги

идея и реализация проекта Голубчиков Александр mr.Alexander@mtu-net.ru
и Новиков Сергей